Очевидец взрыва на шахте имени Засядько: "Людей разбросало, как кегли. Мало кто выжил…", - СМИ

Журналисты газеты "Факты" пообщались с пострадавшими шахтерами во время взрыва на шахте имени Засядько, рассказали о ситуации с выплатами компенсаций горнякам и жизни Донецка в это нелегкое время. Ниже подаем текст статьи полностью. 

В выходные Донецк хоронил горняков, погибших в результате взрыва газа на шахте имени Засядько. Напомним, под землей в момент выброса, который произошел 4 марта в шестом часу утра, находились 230 человек. В зоне поражения взрывом метано-воздушной смеси на глубине 1230 метров оказались около 50 человек. 33 горняка погибли. А 16 пострадавших доставили в больницы. Один из них от полученных ожогов скончался уже в лечебном учреждении. Шахтеры, попавшие в больницу с признаками отравления продуктами выброса, считают, что им просто повезло. Теперь все они задумываются, смогут ли снова спуститься под землю или нужно искать другую работу. Только не так-то просто найти ее сейчас в Донецке…

— Я работаю на шахте имени Засядько с 1993 года, и до этого ЧП мне везло: во время аварий был то в отпуске, то на больничном, — рассказывает 42-летний горняк-комбайнер (машинист горновыемочных машин) Андрей Серебренников, попавший в больницу профзаболеваний с признаками отравления продуктами шахтного выброса. — Но после взрыва 18 ноября 2007 года, когда погибли сразу 100 шахтеров, я ушел с шахты. Многие тогда ушли. Год проработал на стройке. Страх немного прошел, и я снова вернулся на шахту.
Однако после этой трагедии Андрей, у которого 20 лет подземного стажа, планирует уйти на пенсию.

— Нам с товарищами повезло — мы работали в тупиковом забое и были немного защищены от последствий взрывной волны, — продолжает Андрей. — Эта волна, когда попадает в тупик, как бы разбивается о стены и отступает. Тех, кто работал в вентиляционном ходке, разбросало, как кегли. Мало кто выжил. Взрыв был километрах в полутора-двух от нас. Нас в тупиковом забое тоже всех пошвыряло, но не с такой силой. В забое поднялась пыль, запахло гарью. Мы включились в самоспасатели (аппараты для дыхания в обстановке недостатка кислорода с баллонами, наполненными атмосферным воздухом. — Авт.) и стали выходить на свежую струю. До Яковлевского ствола идти было 15 минут, но… из-за обстрелов он теперь завален оборвавшимися клетями (кабинки, в которых горняков опускают в шахту и поднимают на поверхность. — Авт.), поэтому работает лишь как воздухоподающий. Людей по нему не поднимают. А до восточного ствола, по которому можно подняться на поверхность, нам пришлось добираться час.

По пути, возле компрессорной установки, шахтеры нашли тяжелораненого слесаря.
— До этой аварии мне не приходилось так близко видеть умирающего в шахте товарища, — вспоминает Андрей. — Его явно побросало по сторонам взрывной волной. Похоже, он много раз ударялся о шахтные рамы — металлические крепления горных выработок. Сапог парня мы нашли в двадцати метрах от него. Каску, лампу и самоспасатель тоже отбросило на несколько метров. Все это мы собирали по пути. Травмированный хрипел и выглядел, как избитый, — рассеченная бровь, подбитый глаз, голова в крови. Но, думаю, больше всего пострадали его внутренние органы, как это обычно случается от удара взрывной волной. Мы дотащили его до каретки электровоза, на ней подвезли до ствола, а затем в клети подняли на поверхность. Но он уже не подавал признаков жизни…

Работать в шахте всегда опасно, даже если соблюдать все правила техники безопасности. Подземная стихия порой непредсказуема даже для высокоточных измерительных приборов. А в военное время работать под землей еще страшнее. Из-за обстрелов несколько раз останавливала свою работу подстанция. В результате прекращалась подача напряжения, останавливался вентилятор, который снабжает подземное пространство воздухом. Горнякам приходилось срочно выходить к стволу и подниматься на поверхность.
Соседи Андрея по палате вспоминают, как из-за отключения напряжения остановилась клеть с горняками — они висели, как в кабинке застрявшего лифта, в «чреве» горных пород. Из-за резкого отключения от электропитания надолго прекратила свою работу насосная станция. Воду в шахтную баню привозили в бочках, кое-как разогревали, мыться горнякам приходилось в ускоренном темпе — как в армии.

— Последние месяцы мы в семье переживали друг за друга: жена и сын — за меня, когда я лез в шахту, я — за них, когда они уходили на работу и могли там попасть под обстрелы, — говорит Андрей Серебренников. — Оба работают на водоканале: сын — слесарь ремонтной бригады, жена — машинист насосных установок. Приходя на работу, жена пряталась от обстрелов под бетонными плитами. В здание насосной было 15 попаданий! Окна вылетели, а несколько болванок снарядов до сих пор свисают с потолка, как сталактиты. Бригада, в которой работает сын, не раз оказывалась в зоне обстрела во время ремонта водопроводных сетей, поврежденных снарядами. К тому же мы живем в поселке Октябрьском…

Этот поселок в Донецке, расположенный между железнодорожным узлом и аэропортом, регулярно подвергался самым жестоким обстрелам. Поэтому в какой-то момент работа насосной станции и аварийных бригад водоканала была приостановлена.

— Нам пришлось переселиться в подвал, — рассказывает Андрей. — В нашем трехэтажном доме во всех квартирах вылетели стекла. Газ, свет и отопление отключили.

Но и в этом «бомбоубежище» находиться вскоре стало невозможно. Там было холодно и сыро.
— Мы все простудились и заболели, — продолжает Андрей. — Поэтому 23 января, после очередного массированного обстрела, ушли к родителям жены — они живут недалеко от торгового комплекса «Маяк». Тоже не самое тихое место, тем не менее там было не так опасно, как у нас в поселке.

Накануне аварии обстрелы прекратились, и супруги собрались вернуться домой. В их дом подали воду и газ, готовились запустить отопление. Вечером жена и сын шахтера ушли домой наводить порядок.

— Договорились, что после смены я приду ночевать домой. Увы, не получилось.. — вздыхает Андрей.

— Взрыв произошел где-то в лаве — взрывная волна шла именно оттуда. Мы, к счастью, уже окончили работу и двигались к шахтному стволу(по которому клеть с горняками поднимают на поверхность. — Авт.), — вспоминает бурильщик Иван Лазоренко, который находится сейчас в Донецком центре термических поражений. — Если бы не мой горный мастер Александр Тимощук, я не выкарабкался бы. Теперь в долгу перед ним. Он помогал мне преодолеть расстояние до свежей струи (места в подземных выработках, где вентиляция не нарушена. — Авт.). Вместе мы и добрались до ствола, откуда на клети поднялись на поверхность…

Появившуюся в СМИ версию о том, что кто-то из рабочих мог закурить под землей, горняк категорически отрицает, как и предположения о диверсии на глубине свыше 1200 метров. Среди горняков, которые остались работать в военном Донецке, нет самоубийц — за каждым семья, которую нужно кормить.

— Мне намного легче: я уже периодически засыпаю, ем… Скоро буду бегать, — на этой оптимистической ноте 34-летний Иван… засыпает.
Это очень хороший признак — значит, боль отступает, позволяя пациенту уснуть и набраться сил.
У Ивана Лазоренко обожжены голова, лицо, руки. Мужчина благополучно перенес операции по пересадке кожи, и сейчас его состояние стабилизируется.

— Все поступившие к нам пострадавшие — с сочетанными травмами, получили механические повреждения и обширные ожоги, до 70—90 процентов поверхности тела, а также дыхательных путей, — рассказал заведующий отделом термических поражений Института неотложной и восстановительной хирургии им. В. К. Гусака Эмиль Фисталь. — Пациентам сделаны операции и по пересадке кожи. Мы убрали мертвые ткани и закрыли раны искусственной кожей. Это оптимальный метод лечения. Надеемся на положительный результат. Продолжается общая терапия, противошоковое лечение.

К сожалению, одного из пятерых обожженных горняков, 39-летнего Виталия Козинца, спасти не удалось. Еще один пациент находится в очень тяжелом состоянии.

По поручению Рината Ахметова его Гуманитарный штаб выделит семьям погибших по 100 тысяч гривен, а семьям пострадавших — от пяти до 25 тысяч гривен в зависимости от тяжести полученных травм. В лечебные учреждения, где спасают горняков, доставлены необходимые медикаменты.

Кроме того, российские общественные организации передали для пострадавших шахтерских семей и горняков шахты имени Засядько 200 тонн продуктов, а также деньги. Продукты будут не лишними, так как цены в Донецке космические — килограмм сала стоит сейчас 75—100 гривен.

— Я не знаю, во сколько обходится один день лечения моего мужа, наверное, счет идет на тысячи гривен, — говорит Лилия, жена горняка Фрола Державицкого, получившего ожоги 80 процентов поверхности тела и ожог легких. — Если бы не Гуманитарный штаб, мы не смогли бы оплатить эти лекарства.

Страховой фонд, в который предприятия, зарегистрированные в Украине (а шахта имени Засядько зарегистрирована на подконтрольной территории, хотя и работает на неподконтрольной), регулярно платят взносы, отказывается оплачивать лечение тем, кто находится в лечебных учреждениях на неподконтрольных территориях.

Однако эвакуация пострадавших на подконтрольные территории, по мнению врачей, невозможна — из-за тяжести состояния пациентов, а также из-за введения пропускной системы. Процесс выдачи пропусков происходит очень медленно, поэтому нельзя своевременно доставить медикаменты и оборудование для больниц. А ведь все это очень нужно для спасения жизни людей, находящихся в зоне военных действий.