Война издалека выглядит по-другому. БЛОГ Алены Лукьянчук, координатора Психологической службы Гуманитарного штаба Рината Ахметова

Уже почти год, без 1 месяца, как я работаю в Психологической службе Гуманитарного штаба, год пролетел быстро. Мы начинали работать с переселенцами в Одессе, Запорожье, Мариуполе, потом Харьков, Киев, затем зона АТО, Донецк, и вся линия фронта, потом почти все города Украины.

Год – это мало в общем течении жизни. Но год в формате войны – это много, неподъемно много.

Я навсегда изменилась, говорят у меня тяжелый взгляд, холодная внешность и жесткие мерила ценностей.

Вначале было не очень понятно, потом понятно, но казалось что уже бессмысленно, потом со смыслом, но сложно и много.

Зимой мама плакала в трубку, чтобы я уехала к ней и жила, как все люди.

Я сама зимой, закрывая ноутбук около полуночи после очередных десятков звонков о помощи думала, что жить вне войны, можно и нужно, но я не хочу.

Не, не могу, а не хочу. Осознанно оставаясь здесь. Физически Я могла и могу уехать и практиковать, координировать мирные проекты и выращивать цветы. Но не хочу. Я отдаю себе отчет что это спасательство чистой воды, я сама обучала этому психологов, но это мое осознанное спасательство. Я готова нести за него ответственность.

Делай, что можешь, и будь что будет... – карма-йога в Индии.

Осенью после поездки в Луганск и пребывания на Петровке в Донецке я окончательно поняла, что все изменилось надолго, последние иллюзии пропали. Первые физически раненные дети, первые клиенты с потерями близких. Сопровождение людей в утрате, это невыносимо сложно, когда таких людей сотни, это похоже на лавину.

Зиму я плохо помню, она пролетела быстро и больно. Больно было все время. Каждый день было больно от звонков людей, детей без надежды в глазах, сообщений об обстрелах и сводок раненных/погибших каждый день потоком. Помню, как звонила нашему психологу в Донецке, которая поехала к 2 детям потерявших маму, а я только прочитала, что в том районе начался обстрел. 5 минут она не брала трубку, потом перегруз линии, и я с дрожащими руками стояла и смотрела на телефон. Без мыслей, без ничего. Не помню сколько времени. Когда он зазвонил, я вышла как из комы: «Не иди пожалуйста эти дни некуда, прошу тебя», –  кричала я в трубку.

В какой-то момент я потеряла смысл. Кажется уже после Восточного, Донецк продолжался, я в какой то вечер поняла, что я больше не могу – бессмысленно. Мы спасем десятки\сотни, а число растет на тысячи, люди гибнут. Наверное, примерно так себя чувствуют врачи.

Так и написала супервизору: «Потеряла смысл. Горю». Она ответила также : «Будем спасать».

Когда президент объявлял перемирие, я сидела как в ожидании нового года, ловя каждое слово и параллельно читая перекличку по городам – тихо, тихо ...

Весна прошла в обучении и разъездах. Подвалы Донецка, казались не такими страшными, дети со взрослыми глазами уже не пугали, «такова действительность» как защитную мантру, можно повторять каждый день.

Удивительно, но у меня нет фотографий разрушенных домов, только 2 из Дебальцево, я никогда не задумывалась об этом, мне не приходило в голова снимать на камеру обстрелы. Может потому что мне слишком больно изнутри и слишком близко все это. Моя память лучшее видео, я помню все за этот год. И как первый раз падала на землю, накрыв голову руками, и потом еще долго рассуждала от испуга: «Лучше чтобы руку оторвало или сразу конец?» Я работала с людьми без конечностей. Это очень сложный выбор. Помню, как металась по автобусу через людей, к выходу, которые все как один легли на пол, будто при попадании это их спасет. Как научилась распознавать дальность прилета. Помню девочку с пораненными ножками: «Вы про меня не забудете?», – все спрашивала она.

Этот год изменил меня лично, профессионально и даже внешне. Несмотря на все сложности я рада, что я на этом месте. Благодарна Штабу и команде. Я вижу смысл, вижу десятки/сотни/тысячи людей, которым мы помогли. Дети – это отдельная тема, они трогают сильно, иногда чувствуешь себя навыворот  рядом с маленькими "взрослыми": «Я не плачу, не хочу огорчать маму, но иногда так страшно, и стекла летят, а еще мне снится кладбище, но я некому не говорю...»

Год без дома, год без выходных, год без полноценного сна.

Война издалека выглядит по-другому, для меня в ней давно нет доблести и справедливости. Есть тысячи человеческих жизней, потухших глаз и криков бессилия.

Я стала не терпимее ко лжи, поэтому практически не читаю СМИ, я стала не терпимее к глупости, сократила до минимума круг общения, я стала ценить больше близких и друзей, хоть на них и нет времени, они понимают. Я стала ценить "настоящесть". Во всем, везде, в каждом.

Я с иронией отмечаю у себя признаки ПТСР, каждый раз когда рассказываю их на обучающих мероприятиях, замечаю что новых не прибавилось, значит норма.

Хихикаю над своим героизмом и рассматриваю новые морщинки у глаз, в надежде, что война закончится раньше, чем я состарюсь.

ИСТОЧНИК