Поговорите с детьми о войне. Интервью координатора психологической службы Гуманитарного штаба на kontrakty.ua

В эксклюзивном интервью «Контрактам» координатор психологической службы Гуманитарного штаба Рината Ахметова Алена Лукьянчук рассказала, что происходит с детьми в зоне АТО и как им можно помочь.

 

К: Алена, вы живете и практикуете в прифронтовом городе Мариуполь, много общаетесь с переселенцами. Что происходит с людьми, с их психикой?

- Сейчас тысячи людей потеряли абсолютно все: дом, работу, родственные связи. В психологии это называется базовой безопасностью. Это тот фундамент, который нужен каждому из нас. А сейчас люди это потеряли. Десятки людей оказываются в совершенно неадекватном положении. У них много тревоги и страхов, их жизни постоянно подвергаются угрозе. И когда только появилась необходимость наладить взаимодействие с переселенцами, сотрудники Гуманитарного штаба столкнулись с тем, что люди полностью дезориентированы. Но тяжелее всего приходится детям. Они соматически реагируют на всю эту ситуацию: они перестают говорить, начинают заикаться, не спят. У детей наблюдается очень сильный соматический регресс: 10-летние ребята начинают сосать палец, взрослые детки страдают энурезом. Возникает вопрос: «Что со всем этим делать?» И мы еще не говорим о посттравматическом синдроме, который проявляется значительно позже, чем острая травма.

К: Как меняется поведение детей, которые уехали из зоны АТО в лагеря для переселенцев?

- Сейчас дети, чьи родители абсолютно дезориентированы и потеряны, берут на себя функции взрослых. Например, трехлетний ребенок носит маме завтрак, обед и ужин на базе переселенцев. То есть он взял на себя функцию родителя. Это реальная история. А бывают и другие случаи. Как-то один подросток заявил: «Возьму автомат и всех перестреляю». Также много агрессии, когда дети начинают убивать животных. Это совершенно ненормальная реакция на совершено ненормальные события. Вокруг очень много агрессии. Родители срываются на детях, дети - на животных. Никто с детьми не разговаривает.

К: Это самое страшное, что может произойти?

- Самое страшное будет дальше. У вех есть родственники – пожилые люди, которые прошли вторую мировую войну. Эти бабушки и дедушки, которые пережили голодовку, до сих пор при первом скачке доллара бегут покупать соль и спички. Такие симптомы посттравматического расстройства, которое может тянуться много десятилетий, а может и навсегда оставаться у человека. И самое страшное будет тогда, когда ситуация как-то успокоится. В любую сторону. Я - не политик, моя ценность - это люди. Вот когда ситуация разрешится, будет большой откат. Сейчас люди еще мобилизованные, а когда ситуация уравновесится, когда наступит ясность, тогда произойдет демобилизация людей, и это будет настоящий ужас. Мы повсеместно будем сталкиваться с паническими атаками, тревожными расстройствами, психосоматикой, суицидологией, зависимостями. И неважно, находился этот человек в зоне АТО или на мирной территории. Это будет страшно, потому что нереализованное тревожное расстройство уже сейчас накопилось у людей, как один из признаков травм, острого дистресса. И к этому нужно быть готовым. Поэтому к проблеме нужно уже сейчас подготовиться и разобраться, что с ней делать.

К: То есть война бесследно не пройдет?

- В любом случае война уже не пройдет бесследно – это факт. Другой вопрос, можем ли мы ее сейчас сделать более мягкой для детей. Нужно понимать, что любая травма не проходит бесследно. И нужно помочь людям как-то эту ситуацию пережить с минимальными психологическими потерями.

К: Что же делать?

- В идеале необходимо менять систему обучения психологов и правильно готовить их к работе с психологическими травмами. А пока наши выпускники вузов получают дипломы психологов, не понимая, как устроена психика пациента, живая психика, а не из учебников. Не говоря уже о том, что в вузах не читают кризисную психологию. Это сейчас проблема. Нужно менять систему образования и создавать специальное кризисное направление, совместными усилиями исследовать украинский синдром. Кстати, это делается во всех странах, где были военные конфликты или крупные чрезвычайные происшествия. Мы в декабре начинаем проект подготовки 300 психологов, и планируем, что они смогут помочь 10 000 человек. Штаб Ахметова пригласил тренеров из Израиля, России тех, кто работал с детьми Беслана и конечно лучших отечественных специалистов. Проект рассчитан на 6 месяцев.

К: Как это будет работать?

- В Киеве и Мариуполе будут созданы площадки для обучения. Они же станут площадками для консультирования и постоянной помощи. Все услуги психологов для переселенцев бесплатны. Это консультации, группы взаимопомощи, терапевтические группы (это сказкотерапия, арт-терапия и другие), полезные печатные материалы. Все затраты взял на себя Гуманитарный штаб Ахметова.

К: Почему страдают дети, которые живут и воспитываются в семьях? Неужели родители не могут оказать им помощь, защитить от стрессов?

- Есть такое понятие – полевой феномен. В нашей стране идет необъявленная война, которая вот-вот должна закончиться, но это никак не происходит. Я полгода живу в состоянии «вот-вот все завершится». Никто не может сказать, сколько времени это будет продолжаться. Помочь людям на государственном уровне тоже никто не может. Ищите выходы сами. Постоянно распространяется какой-то негласный слух, что вот-вот закончится, вот-вот что-то сделаем, буквально вот-вот.

А наша психика так устроена, что в состоянии неясности нам очень сложно жить. Взрослые теряют базовую безопасность и постоянно находятся в дистрессе. Те, кто недавно эвакуировался из зоны АТО, вообще пребывают в состоянии постоянного ужаса. Они полностью растеряны. Им не хватает психологического ресурса на то, чтобы еще и своих детей поддерживать. Взрослые просто пытаются выжить, и их преследует одна и та же мысль: «Я ничего не могу, жизнь закончилась».

 

К: И их дети оказываются в положении «брошенных»?

- Совершенно верно. При этом надо понимать, что до восьми лет ребенок из-за войны не переживает. Ему главное, чтобы рядом была мама – это малый мир ребенка. И только попав в школу, он начинает познавать большой мир. Хотя есть и удивительные примеры, когда люди находят эмоциональные ресурсы для поддержки своих детей. В моей практике была мама – удивительная женщина. Она смогла преподнести спасение в подвале от бомбежек в игровой форме. Каждый раз, когда ей с ребенком нужно было бежать в подвал, она говорила, что им нужно спрятаться от разбойников. И ребенка уже не пугала напряженная ситуация, он воспринимал ее как интересную игру. Конечно, этой маме не всегда было легко скрывать свои истинные эмоции и улыбаться ребенку в опасном положении.

К: Вы считаете правильным рассказывать детям о войне? По словам волонтеров, даже маленькие дети-беженцы могут отличить один тип оружия от другого по звуку. Не много ли информации для неокрепшей психики?

- Детям нужно рассказывать о войне. Другой вопрос - в каких дозах. Ребенок должен понимать, то что происходит — ненормально. При этом родители обязаны показать ему, что они с ним, готовы защитить в любую минуту, что ему ничего не грозит и он в полной безопасности. При этом я считаю крайностью, когда с детьми говорят о войне как со взрослыми. Например, совершенно ни к чему знать ребенку, что взрывом снаряда убило его соседа. Особенно, если он не видел это своими глазами. Другая крайность, когда родители избегают военной темы вообще. И тогда получается, что ребенок слышит, что где-то происходит война, но ему взрослые ничего не объясняют. А ужас, который чувствует мама, - все равно передается ребенку.

К: И как же в такой ситуации поступить?

- Очень просто — все объяснять и успокаивать. «Я с тобой, я здесь, это ненормальная ситуация и она скоро закончится, с тобой будет все хорошо» - примерно такими простыми словами. И не драматизировать излишне. Не рассказывать об «ЛНР», «ДНР», Путине, России, Америке, Китае, Сомали или Марсе. Это детям не нужно.

К: Если дети увидели смерть своими глазами, что делать в таких случаях?

- Если это произошло, родители должны объяснить ребенку: «Да, это страшно, это смерть, так бывает, они попали в рай». Не нужно говорить детям, что смерть конечна и труп съедят черви. Но если ребенок об этом спрашивает, объяснять ему все же придется. Но без трагизма и чрезмерной драматизации в рассказе. При этом если в психоэмоциональном состоянии ребенка происходят какие-то изменения, необходимо срочно его вести к специалисту.

К: А что может меняться?

- Психосоматика, регрессы, расстройство сна, общая тревога, повышение температуры, безконтактность, проблемы с речью. Очень много детей становятся похожими на роботов. Они не бегают, не дерутся, не смеются как другие сверстники. Например, дети переселенцев, которые сейчас живут на базах, особенно недавно эвакуированные, друг с другом практически не контактируют. Только представьте, пять-десять детей в лагере, и полная тишина. Они полностью закрыты эмоционально. С такими детьми нужно работать.

К: Как выйти из состояния стресса? Дайте несколько советов.

Если стало легче и вы оказались в безопасном месте, нужно попытаться жить обычной жизнью: выходить на улицу, заботиться о себе. Делать банальные вещи: кушать, спать, покупать себе какие-то мелочи. Ведь все мы, независимо от политических симпатий, хотим одного и того же: любви, дружбы, здоровья, безопасности, счастья, умиротворения. Никто не хочет кого-то резать и убивать. Никто не хочет несчастья. Важно это помнить. Нужно избегать агрессивных диалогов и вовремя из них выходить. Потому что людям, которые сегодня плюют друг в друга, завтра придется рядом жить. И нельзя об этом забывать.